Одной из ключевых особенностей постреформенной экономической модели России является искусственный жесточайший денежный голод. Позднесоветский товарный дефицит заменен денежным, который в силу своей интенсивности не имеет ничего общего с необходимым рыночной конкуренции стимулом: монетизация экономики – отношение денежной массы к ВВП – выросла с момента назначения Эльвиры Набиуллиной главой Банка России с 47 до 53%, оставшись примерно вдвое ниже нормального уровня.
Причина этого лежит на поверхности: нежелание ограничивать финансовые спекуляции. Поскольку они всегда заманчивее и обычно выгоднее операций в реальном секторе, при формировании развитой финансовой инфраструктуры деньги последнего стремятся на финансовые спекулятивные рынки, обескровливая производящую часть экономики, дестабилизируя и разрушая общество.
Их доминирование неоспоримо. В январе – октябре прошлого года прибыль финансовых и страховых организаций, по данным Росстата, превысила 2,6 трлн руб. – 8,7% от всей прибыли экономики. Больше оказалась прибыль только у добычи нефти и природного газа (4,9 трлн руб.) и всей торговли (3,6 трлн), но их капиталоемкость существенно выше. Прибыль нефтепереработки – 2,3 трлн, всех услуг транспорта и хранения – 2,0 трлн, всей металлургии (и черной, и цветной), деятельности в области информации и связи – 1,2 трлн, как и всей электроэнергетики – менее 1,1 трлн, всей химии – чуть более 1 трлн руб.
Чистая прибыль российских банков в 2023 г. составила 3,3 трлн руб., в 2024 г. – уже 3,8 трлн.
При этом средства банков (и размещенные на депозитах в них) вкладываются прежде всего в финансовые спекуляции, так как для реального сектора абсурдно задранная стоимость кредитов, в разы превышающая официальную инфляцию, является заведомо запретительной (стоит вспомнить, что в 2023 г. рентабельность российских предприятий и организаций по активам достигла максимального с 2007 г. уровня аж в 7,4% – чуть больше трети ключевой ставки).
В полном соответствии с универсальным правилом – «рынок не существует без госрегулирования точно так же и по тем же причинам, что и дорожное движение» – условием развития становится ограничение финансовых спекуляций. В развитых странах Европы оно применялось до конца 80-х гг. (Кодекс либерализации движения капитала ОЭСР был распространен на потоки краткосрочного капитала в 1989 г.), в США – до 1999 г., в Японии – до 2000 г. Относительно крупные страны, которые, подобно послевоенным Аргентине или Бразилии, не ограничивали финансовые спекуляции при достижении своей системой уровня зрелости, примерно соответствующей нынешнему российскому, просто не имели шанса стать (или остаться) развитыми: спекулятивные рынки высасывали ресурсы реального сектора.
Дефицит обеспечивает всевластие владельца соответствующего ресурса: продавца мясного отдела, заведующего продовольственной базы и фарцовщика – в «экономике дефицита» при Брежневе и Горбачеве, банка – в квазирыночной экономике последней трети века.
Понятно, что наблюдается сильнейшая обратная связь: ради сохранения своей власти владельцы денег делают все, чтобы не допустить смягчения дефицита. Особенно искренне это стремление демонстрирует Минфин, c пресловутым боевым кличем «денег нет, но вы держитесь» поддерживающий не только фонд национального благосостояния в 11,9 трлн руб. (в том числе «живыми деньгами» и в золоте – 3,8 трлн руб.), но и неиспользуемые остатки средств на счетах бюджета за пределами этого фонда в 8,2 трлн руб. (по свидетельству самого министра финансов).
Между тем превращение всей России в простой придаток финансовых спекулянтов (причем не только отечественной сборки, но и западных, судя по категорическому блокированию попыток реальной деофшоризации экономики и поощрению вывода капитала) попросту несовместимо с ее существованием.
Фундаментальная новизна ситуации заключается не только в зримом исчерпании «запаса прочности» как общества, так и экономики (наглядным выражением чего служит неуклонное снижение положительного сальдо текущих операций России с $24,0 млрд в I квартале минувшего года до $17,3 млрд во втором, 7,8 млрд в третьем и $4,8 млрд в IV квартале со снижением до отрицательного сальдо в $1,3 млрд в декабре).
Как и в 20-е гг. прошлого века, международные финансовые спекулянты перетянули на себя критически значимую часть ресурсов всего мира и тем самым подвели человечество к грани великой депрессии. В тот раз, обрушив мир в нее, они вынужденно передали влияние сросшемуся с государствами монополистическому промышленному капиталу. В этот раз, стремясь отползти от края пропасти, они заблаговременно породили свою смену – цифровой капитал.
А цифровой мир в основе своей уже не рыночен: открытия и изобретения все в меньшей степени можно купить. И деньги неумолимо теряют значение, уступая ключевую роль технологиям, обеспечивающим развитие, и инфраструктуре, которая обеспечивает функционирование. Деньги все более превращаются в «фантики», которые без всяких негативных последствий печатают «по потребности» не только США, но даже и российские рыночные фундаменталисты (как в конце 2022 и 2024 гг.).
Время финансового спекулятивного капитала заканчивается: он отходит на второй план, уступая лидерство союзу производительного и цифрового капитала (символом этого союза сумел стать Трамп, но в еще большей степени им является Вэнс). А значит, и у России появилась возможность ограничить аппетиты финансовых спекулянтов.
Банкиры видят завершение эпохи финансовых спекуляций. В силу изменения объективных внешних условий перераспределение ресурсов банковского сектора на нужды России становится не только экономически необходимым, но и политически возможным. Правда, времени на это осталось мало.
